«Что означает ратификация Парижского соглашения по климату для России»
Россия ратифицировала Парижское соглашение по климату, которое заменило существовавший ранее Киотский протокол и было принято для обеспечения замедление роста средней глобальной температуры за счет снижения выбросов парниковых газов. Однако тема изменения климата окутана в нашей стране множеством мифов, поэтому разберемся, что же означает ратификация данного соглашения для России.
В отличие от Киотского протокола, Парижское соглашение напрямую ограничения на выбросы парниковых газов не определяет. Все страны-участницы устанавливают для себя такие ограничения самостоятельно. В России в настоящее время уже определена цель по сокращению к 2020 г. объема выбросов парниковых газов до уровня не более 75% объема в 1990 г. И данное обязательство не является для нас пока серьезным обременением, поскольку в 2017 г. выбросы России уже составляли 51-68% (в зависимости от методологии) от уровня 1990 г. Значительная часть этого сокращения была обеспечена еще в первой половине 1990-х гг. за счет провала объемов промышленного производства.
Однако текущая благополучная ситуация не означает того, что в средне— и долгосрочной перспективе наша страна не столкнется со сложностями. По данным Минэкономразвития, выбросы парниковых газов на единицу произведенной в России энергии сегодня примерно на 15% ниже мирового уровня. Но прогноз министерства предупреждает, что к 2035 г. углеродоемкость отечественной электроэнергетики превысит среднемировые показатели в 2,5-3,5 раза из-за «активной трансформации мирового энергобаланса» в пользу возобновляемых источников энергии (ВИЭ).
Строительство же 5,4 ГВт солнечных и ветровых станций, которое планируется до 2024 г. России, как и предлагаемое МЭР введение еще 10 ГВт такой мощности, не дадут нашей стране существенного преимущества. В одной только Германии установленная мощность ветровых электростанций в прошлом году достигала почти 59 ГВт, в ЕС в целом – 179 ГВт, в США – 94 ГВт, в Китае – 305 ГВт (по данным Международного агентства по возобновляемой энергетике IRENA).
Однако у России есть огромный потенциал в других источниках безуглеродной энергии, о которых зачастую забывают. Показательно и то, что среди крупнейших экономик наиболее низкий углеродный след (ниже, чем в России) имеют именно те страны, которые развивают далеко не только солнечную и ветровую энергетику. В Канаде доля гидроресурсов в структуре потребления источников энергии электростанциями страны достигает 34%, в Бразилии – 48%, в Норвегии – 92%. Во Франции ключевым источником является атомная энергия с долей около 82% в энергобалансе страны.
В России же планы госкорпорации «Росатом» по строительству новых АЭС в основном концентрируются на проектах за рубежом, нежели в нашей стране. Портфель зарубежных проектов «Росатома» по строительству АЭС включает 36 блоков. В России же на конец прошлого года сооружалось лишь 4 новых энергоблока и одна плавучая атомная электростанция (ПАТЭС).
Помимо атомной энергетики, еще чаще в России забывают о другом возобновляемом источнике энергии – ГЭС. По объему гидропотенциала наша страна находится на 2-м месте в мире после Китая. Однако Китай является лидером по числу построенных ГЭС, мощность которых составляет 27% от мирового объема – тогда как доля российских ГЭС, по данным Мирового энергетического совета (WEC), достигает лишь 4%. Такой низкий показатель для нашей страны во многом связан с тем, что до 90% гидропотенциала не используется.
Нельзя забывать, что у России есть и иные возможности для снижения выбросов СО2. Так, энергоэффективность российской экономики сегодня в 2-3 раза ниже уровня развитых стран, и огромный потенциал по ее повышению до сих пор не реализуется. Доля угля в энергобалансе страны по-прежнему велика (около 18%), а, следовательно, есть возможности по отказу от этого «грязного» источника энергии.
Зачем нам низкий углеродный след, ведь никаких санкций за нереализацию принятых на себя обязательств в рамках Парижского соглашения нет? Зарубежные страны начинают вводить все больше ограничений, в том числе на углеродный след импортируемой продукции. Более того, сами компании, выбирая стратегию низкого углеродного следа, все больше начинают предъявлять соответствующие требования к своим поставщикам в рамках всей производственной цепочки. Volkswagen уже ввел экологический рейтинг поставщиков, Hewlett Packard Enterprise (HPE) выставляет для них требования по снижению выбросов парниковых газов, Walmart сокращает число поставщиков с высоким углеродным следом, Apple проявляет заинтересованность в приобретении низкоуглеродного алюминия – основного материала для своей продукции. Число подобных примеров будет лишь расти.
Смогут ли российские компании конкурировать в складывающихся условиях? Если углеродоемкость российской энергетики превысит мировые показатели в 2,5-3,5 раза – безусловно, нет. Но можно пойти другим путем — воспользоваться имеющимся преимуществом, переориентировать энергетическую стратегию на развитие низкоуглеродной энергии (прежде всего, гидроэнергетики), ускорить программу повышения энергоэффективности, создать условия для экологической модернизации (не через рост налоговой нагрузки, а через предоставление экономических преимуществ для проводящих такую модернизацию производств). В этом случае Россия может стать лидером в международных переговорах и соглашениях о выбросах парниковых газов и заложить основу для конкурентоспособности своих компаний на десятилетия вперед.
